Кинозрители знают Анастасию Немоляеву по фильмам «Курьер», «Интердевочка», «Перегон» и другим. Театралы помнят по спектаклям в Театре на Малой Бронной. Ценители прикладного искусства тоже давно считают ее своей. Настя Немоляева из тех редких людей, кто сумел превратить хобби в профессию. Актриса уже несколько лет не играет на сцене и в кино снимается довольно редко. Но ее творческая жизнь насыщенна. Расписывая шкафы или столешницы, она не просто украшает их разными узорами, а создает причудливые миры, каждый раз придумывая для мебели новые сюжеты и истории.
– Настя, желание рисовать появилось у вас с рождением первой дочери?
– Нет, гораздо раньше. Еще в детстве любила заниматься рукоделием. Клеила игрушки, много вышивала. Рисовала для себя. Однажды, когда мне было лет двенадцать, я болела, лежала дома и не знала, что подарить маме на день рождения. Папа предложил мне расписать кухонную доску (отец Анастасии Немоляевой – известный кинооператор Николай Немоляев. – Е. Г.). Изображение должно было быть прочным, ведь эти доски постоянно моют. Впервые мне пришлось рисовать не акварелью, не гуашью, а масляными красками. Папа объяснил, как их смешивать, растворять, как рисовать. Сам набросал карандашом первые рисунки. А потом я долгое время перерисовывала на доски старинные изразцы, лубочные картинки, городецкие прялки – все, что находила у папы в книжках. Образовалась огромная коллекция. Что-то висело у нас на кухне, что-то дарили друзьям. В свободное от репетиций и спектаклей время тоже всегда рисовала. Брала с собой этюдник в киноэкспедиции. Это творчество очень успокаивает, умиротворяет. Масляная краска, какое-то спокойствие, необыкновенно приятный запах самого масла...
– А как начали мебель расписывать?
– Однажды нашла во дворе выброшенную кем-то замечательную старинную тумбочку. Почистила, помыла и расписала. Она стояла у нас дома, я смотрела на нее и постоянно думала: надо бы еще сделать что-то подобное! Я уже практически не снималась, тогда в кинематографе был упадок. И старшая дочь подросла, оставалось свободное время. В один прекрасный момент я начала расписывать огромный буфет. Получилось удачно. К нам в гости приходили друзья, которым нравились мои работы. А Сережа Тарабаров из галереи наивного искусства «Дар», увидев расписанные мною шкафы, предложил сделать персональную выставку.
– Сейчас вы руководите своей студией. Разрослось ваше дело?
– Разрослось. Я всерьез занимаюсь росписью мебели с девяносто шестого года. И за эти десять лет изменилось отношение людей к старой мебели, стали цениться, вошли в моду старые, милые вещицы. Тогда я брала буфет, и мало кто понимал, зачем его расписывать. Даже журналов по дизайну еще не было. Буфеты, которые я покупала тогда, стоили 50–100 долларов. Я покупала несколько и экспериментировала с ними. Но продать свои изделия не могла. Даже галереи их не брали – просто не понимали, зачем. К моей мебели приглядывались осторожно, и первые заказы появились не сразу. К тому же люди хотели покупать не старую, а новую, удобную мебель, стилизованную под старину. Я стала искать мастеров. И вскоре мы с мужем поняли, что гораздо удобнее организовать свое производство. Маленькая столярная мастерская постепенно увеличилась. Мебель, которую я расписываю, – только доля того, что они делают. Хотя расписную мебель заказывают, есть какое-то признание, мы участвуем во многих выставках. Очень быстро у нас возникла потребность в художниках, которые бы красили, старили, лакировали и расписывали мебель. Так возникла Студия Анастасии Немоляевой. Мне даже советуют создать школу, но я совершенно не умею преподавать… Хотя, наверное, это было бы возможно.
– Ваш супруг Вениамин Скальник окончил режиссерский факультет у Петра Наумовича Фоменко и подавал большие надежды. В театр возврата нет?
– Веня очень талантливый, мне жалко, что так получилось. Просто удивительно, как-то не складывалось его сотрудничество с разными театрами. Веня еще такой человек – не может прогибаться. Вплоть до того, что если кто-то вмешивался в его спектакль и заставлял переделывать, он просто бросал работу и уходил. Такая черта характера. Не получилось куда-то прийти и поставить то, что ему хотелось. Мы жили тогда чудовищно. Я уже не работала в Театре на Малой Бронной – ушел Сергей Женовач, и рассыпалась вся наша команда. Что-то рисовала, но денег просто не было. А у нас росла Соня, вскоре родилась вторая дочка, Дуся. И Веня решил создать столярную мастерскую, свое дело, чтобы получать какие-то деньги. Когда мы начинали заниматься мебелью, наивно думали, что фирма будет работать, мы будем ею руководить и репетировать спектакли. Как бы не так! Приходится пахать целыми днями. Хотя Веня иногда и думает о театре. Но если он хотя бы на месяц оставит фирму ради спектакля, начнет разваливаться дело, которому мы посвятили столько времени. Жалко.
К разговору присоединяется супруг Анастасии, Вениамин. Он не только руководит своей мастерской, но и принимает участие в дизайне новой мебели.
– Вениамин, вы наполовину японец. Возникают ли в вашем мебельном творчестве японские мотивы?
– Они довольно популярны. Например, мы уже несколько лет делаем очень серьезный большой дом в японском стиле. Это европейский дом, но весь интерьер внутри стилизован в японских мотивах.
– Тоже своего рода театр.
– В принципе, да. Это довольно интересно. Мы делаем все – потолки, стены, двери, мебель. Моих знаний японской культуры уже не хватает. Накупили кучу книг, изучаем.
– Настя, а как рождаются ваши картины на мебели?
– Рисую, как умею, как чувствую. Многие мои образы возникают на основе впечатлений от прочитанного и увиденного. Одну из серий я делала по мотивам рыцарских турниров. Читала специальные книги, рассматривала гравюры, гербы. А потом расписала несколько вещей на эту тему. Рисую я довольно быстро. Одна из моих любимых эпох – пушкинское время. Так называемый «пушкинский шкафчик» с нарисованными персонажами в костюмах начала XIX века имел большой успех на моей первой выставке. Тогда я сделала несколько вариантов – в разных цветовых решениях, с разными сюжетами.
– А в художественных акциях вы участвуете?
– Мне понравилась акция «Парад коров». В ней было не только радость, какое-то веселье, не только совместное творчество и бурная тусовка, но и польза. Наши коровы продавались на респектабельном аукционе «Сотби» в английском посольстве. Собрали порядка полумиллиона евро и перечислили больным детям в российские медицинские центры.
– Как вы расписали свою корову?
– Золотым византийским орнаментом. Вплела в него львов, павлинов, лица людей, барашка, стрельца. Было очень сложно, коровы стояли в ЦДХ на первом этаже, и расписывали мы их прямо перед зрителями. Участвовали Дубосарский, Макаревич, Бартенев, Владик Монро – это была светская, эпатажная акция. Я люблю работать в уединении, чтобы никто на меня не смотрел. А там постоянно стояли человек пятьдесят и внимательно рассматривали и тебя, и то, что ты делаешь. Очень нервно было. Но это ускорило процесс росписи. У нас было всего два дня, а корова огромная, в полный рост, заполнять ее пришлось всю, каждую ногу вокруг, даже хвост.
– Вы очень много работаете, а есть ли возможность сделать какую-то вещь для себя?
– Недавно привезла шкаф, старый, с резьбой, совершенно развалившийся. Мы его починили, по сути, сделали новый. Я его буду расписывать для своей младшей дочки Фроси. Потому что детям как никому нужно смотреть на красивое. На красивые книги, на хорошие иллюстрации хороших художников. У человека с самого рождения должен правильно формироваться вкус.
